Преступный мир — как и любой другой, функционирует по особым правилам. Закрывать глаза на многие из них могут только лучшие; они могут противоречить самым строгим законам и даже менять их. На многие другие правила — любой мог бы не обращать внимания вообще. Такие похожи больше на поверья и бедняцкие приметы; и шастают они, как бессменные крысы, в соответствующих кругах.

Из всех этих второсортных правил, самое "приметное" работает просто. Чем ближе ты к сердцевине криминального мира — тем больше в тебе косточек. Кто-то понимал это как слова о полезной кровожадности, или об уме — и это было верно; но подавляющая масса преступников слышала в этом: тем больший ты мудила.

И они чертовски старались соответствовать заветному и недостижимому.

Дейдаре сложно было бы сказать, какое место в этом мире занимал он сам. Склочный дед, в конце концов, даже не удосужился присвоить ему степень опасности. Да и вообще не искал. Удобно, но по самомнению — бьёт. А когда что-то бьёт Дейдаре по самомнению — вещи взрываются чаще. Возможно, в этом как раз-таки заключался стариковский план, и, как бы там ни было, начинать в преступном районе приходилось с краю — ближе к кожуре в лице бедных трущоб. Именно там и именно взрывов ради, Дейдара открыл для себя дивный мир теневой экономики. И химчистку с примечательной вывеской "747". Люди вместо стареньких вирт-инов работали там совершенно не потому, что владельцу хотелось дать бой безработице. А скупать материалы для своих квартирных опытов в таком незатейливом месте было легко, дёшево и быстро — во всех смыслах здорово, если бы не его хозяин.

Касасаги — терпеть не мог, когда его зовут полным прозвищем. Поэтому был он просто Саги: слишком мягкий и по виду, и по характеру, чтобы рвать собой привычное течение дел; становиться исключением из чего-либо. Вскрыв хлипкую оболочку из напускного дерьма, на котором он пытался въехать поглубже в криминал, можно было обнаружить под ней человека во всех смыслах бескостного. Зато — до тошноты хитрожопого. И вот уж этот слой вскрывать было совершенно некак: чертов торгаш состоял из него по-настоящему. Девяносто килограмм плотной, закалённой хитрожопости без косточек и принципов, брошенные на окраине преступного мира.

Саги любил мечи, которыми не умел пользоваться, и девушек, которые слушали его бредни с открытым ртом. Ими, пожалуй, пользоваться он не умел тоже, потому что они им — ещё как. Кто знает, подводило ли его именно это, но дела с годами, определённо, шли не в гору. От этого хитрожопость только росла, и на сегодняшний день достигала таких внушительных размеров, что даже Дейдара, с которым обычно Саги был осторожен и приветлив, попал наконец в её тень.

Именно поэтому теперь ему, Дейдаре, приходится прижимать пухлое чужое запястье к прозрачной столешнице (тревожные кнопки — безвкусно, устаревше, бесполезно) и скучающе наблюдать за взрывчаткой, торчащей из чужого же рта (шуметь — тоже безвкусно, хотя и действенней). Со своей глиной он бы никогда так не обошелся, но этот малоудачный эксперимент — даже не жаль. На стене напротив подсвечены грязным неоном мечи — коллекция, гордость Касасаги, ну просто картина-о-вопиющей-бесполезности. Из угла комнаты кофе-машина хрипяще отчитывается о готовности капучино уже в третий раз, и Дейдаре очень реалистично кажется, что он взорвёт её на следующий же (даже успевает пообещать себе это). На столе у Саги — голораммами новостные сводки, таблицы и документы. Они, как и сам этот стол, и мечи, и вся комната — призваны показать тому, кто только-только забрался в это гнилое преступное яблочко, что Саги — не пальцем делан. В чем, рано или поздно, всем приходится засомневаться. Правую руку мелкий непуганый хим-барон держит поднятой, словно сдаётся, и её дрожание — единственное, что хоть как-то забавляет Дейдару в этой ситуации. Сам он — свободной ладонью катает по чужой столешнице магнитный шарик: кусок какой-то умиротворяющей игрушки-от-нервов. И, кого как, но Дейдару он сейчас не умиротворяет нихрена. Дейдаре — происходящее даётся тяжело.

Человек искусства, такой как он, не должен так сильно зависеть от денег. Не должен совсем, вовсе; но материалы для его творений — к сожалению — под ногами не валяются.

Насколько же чертовски проще было бы подорвать здесь всё.

— Что значит, ты не вернёшь мне деньги? — он смотрит исподлобья, непонимающе и настороженно — пока что.
Саги машет головой, неопределенно пожимает плечами, мычит и косит взгляд на импровизированный кляп.

Ссаное капучино готово — сообщает механизированный голос (по крайней мере, исключительно так звучит в сознании) и Дейдара устало бьёт металлическим шаром по столу.

— Выключи наконец это, у неё же есть голосовое управление, или чего там ещё, м? — косится в сторону торговца; на его многозначительный взгляд отвечает своим мрачнеющим.
Внутреннее обещание разнести адскую машину в щепки Дейдара не сдерживает. Точнее, сдерживает как раз — иначе и изо всех сил (даже из последних — а ведь они только начали): ему совершенно неохота полдня копаться на чужом складе, да и целыми запасы могут не остаться. Потому либо деньги, либо обещанный заказ, либо замена старых, оказавшихся негодными, материалов — ему нужны в первую очередь. Что замедляет процесс, но явно не отменяет чужого понимания, что чьему-то бизнесу сегодня вполне возможно придёт конец.

Саги оживленно вздыхает, с неоправданным облегчением, когда видит тянущуюся к взрывоопасному кляпу руку. Но сегодня — совсем не его день. Мерный, стандартный для этого места, шум за дверью сменяется на что-то совершенно новое, не даёт ему насладиться возможностью говорить, потому что Дейдару — заставляет рефлекторно насторожиться. На драку гомон не похож, но нестандартное для этого злачного места что-то там определенно происходит. Дейдара зачем-то вопросительно кивает Касасаги и тот, заинтересованный не меньше, уже привычно пожимает плечами, и даже поднятая рука его, отвлечённого, перестаёт дрожать.

Отредактировано Tsukuri Deidara (2019-05-29 18:26:06)